Стерилизационная фабрика Вирджинии. Как американцы боролись с "геном бедности"

Когда солнце пробивается над горой Браш-Маунтин и соседними склонами Юго-Западной Вирджинии, оно рисует волшебный, почти культовый образ пасторального великолепия Америки. И все же среди этих пологих холмов таится много печальных невысказанных историй, особенно вдоль пешеходных троп и грунтовых дорог, ведущих к лачугам, хижинам и другим деревенским строениям. Спустя десятилетия некоторые из жертв были вынуждены заговорить.

В 1930-х годах жители холмов Браш-Маунтин, как и многие другие семьи, разбросанные по изолированным склонам Аппалачей, жили в крайней нищете. Не обладая достаточным образованием, часто не имея водопровода, канализации и прочих благ цивилизации в домах, они казались недосягаемыми для социального прогресса. Их было легко презирать, поскольку они говорили с протяжным и невнятным акцентом, который выдавал в них деревенских жителей, были одеты в грубую одежду или обноски, а иногда и выглядели больными или плохо развитыми из-за длительного воздействия нищеты и недоедания. Их легко было принять за инопланетян. Проще говоря, благовоспитанное виргинское общество считало их белой швалью.

Тем не менее, жители Браш-Маунтин жили своей собственной яркой сельской культурой высокогорья. Они пели, играли на горных инструментах с пылкой виртуозностью в заводном ритме, рассказывали и пересказывали увлекательные истории, танцевали джигу, шили красивые одеяла и прочную одежду, охотились на лис и оленей, ловили рыбу и поджаривали ее. Больше всего они надеялись на лучшее — лучшее здоровье, лучшую работу, лучшее образование, лучшую жизнь для своих детей. Люди с холмов рожали великих мужчин и женщин, которые все чаще занимали свое место в современном обществе. Но надежды на улучшения часто были тщетными, потому что эти люди жили в мире, который не походил на американскую мечту. По сути, они стали предметом кошмарных биологических испытаний.

Вот один типичный день 1930-х годов. Шериф округа Монтгомери без предупреждения въехал на Браш-Маунтин и начал один из своих многочисленных рейдов против семей, живших на холмах, считавшихся социально неадекватными. Точнее, эти горные семьи считались «дефективными», то есть непригодными для существования в природе. В этот день шериф округа Монтгомери схватил шестерых братьев из одной семьи, посадил их в несколько автомобилей и уехал. Чуть раньше шериф приходил за сестрой мальчиков. В другой раз помощники шерифа поймали в ловушку двух кузенов.

«Я не знаю, сколько еще людей они захватили, но охотились за многими», — рассказывал Говард Хейл, бывший инспектор округа Монтгомери, когда вспоминал этот период для репортера местной газеты Вирджинии полвека спустя. От Браш-Маунтин человеческий улов шерифа был перевезен на грузовиках в специальные пункты, такие как Западная государственная больница в Стонтоне, штат Вирджиния. Западная государственная больница, ранее известная как Западный сумасшедший дом, высокое здание колониального стиля с колоннами, высилась у холма на окраине города. Когда-то приют был известен своей так называемой «моральной терапией», разработанной директором доктором Фрэнсисом Т. Стриблингом, который позже стал одним из тринадцати основателей Американской психиатрической ассоциации. К тому времени, когда сюда перевезли деревенских детишек с Браш-Маунтин, там жили не только те, кого считали сумасшедшими, но и так называемые «слабоумные».

Никто толком не знал, как можно определить понятие «слабоумный». Неважно. Власти округа были уверены, что горцы, захваченные в набегах, действительно умственно и генетически неполноценны. Поэтому им нужно запретить воспроизводить себе подобных.

Но как это сделать? Простые горные жители подвергались стерилизации в соответствии с законом штата Вирджиния, обязывающим проводить такие операции на тех, кто был признан дефективным. Часто мальчики и девочки-подростки, оказавшиеся под ножом хирурга, не очень понимали, к чему это может привести. Иногда им говорили, что вырезают аппендицит или проводят какую-либо медицинскую процедуру. Как правило, их отпускали после операции. Многие жертвы не понимали, почему они не могут рожать детей, пока десятилетия спустя местные журналисты-расследователи и реформаторы из Вирджинии не открывали им правду.

Западная государственная больница в Стонтоне была не единственной стерилизационной фабрикой Вирджинии. По стране разбросаны и другие, включая колонию для эпилептиков и слабоумных близ Линчбурга, крупнейшее в стране учреждение подобного рода и самый большой центр стерилизации штата. Помимо Линчбурга и Западной были больницы в Питерсберге, Уильямсбурге и Марионе. Белых мальчиков и девочек из низших слоев общества, живущих в горах, на окраинах маленьких городов и в трущобах больших городов, стерилизовали одного за другим. А также американских индейцев, чернокожих, эпилептиков и тех, кто страдал определенными болезнями — день за днем, тысячи людей, словно гигантский конвейер.

Вышедшая на пенсию директор Департамента социального обеспечения округа Монтгомери Кейт Болтон с гордостью вспоминала: «Дети были законно осуждены судом за слабоумие, и список их был длиной отсюда и до Линчбурга. Если бы вы видели столько же страданий и разврата, сколько я, вам осталось бы только надеяться и молиться, чтобы никто другой не пережил ничего подобного. Мы должны были пресечь это на корню».

«Вы знали, что в конце концов ваше время придет», — вспоминал Бак Смит о своем опыте пребывания в Линчбурге. На самом деле его зовут не Бак Смит. Но и почти полвека спустя он испытывает слишком сильный стыд, чтобы позволить использовать свое настоящее имя в интервью местному репортеру из Вирджинии. «Все это знали. Многие из нас просто шутили по этому поводу ... Мы были недостаточно взрослыми, чтобы думать об этом. Мы не знали, что это значит. Я просто подумал: «мое время пришло».

Бак живо вспомнил тот день, когда его стерилизовали в Линчбурге. Ему было пятнадцать лет. «Звонок раздался из общежития, как обычно, и я знал, что они готовы меня принять», — вспоминал он. «Бороться с этим было бесполезно. Они дали мне какие-то таблетки, от которых меня клонило в сон, а потом отвезли в операционную. Суперинтендант Линчбурга доктор Д. Л. Харрелл-младший держал в руках скальпель», — продолжал Бак. — «Он был мне как отец». «Бак», — пробормотал Харрелл, — «Мне придется перевязать тебе трубы, и тогда, возможно, ты сможешь вернуться домой». Сонный, но бодрствующий, Бак был свидетелем всей этой процедуры. Доктор Харрелл сжал мошонку Бака, сделал небольшой надрез, а затем ловко разрезал семенные протоки, тем самым стерилизовав Бака. «Я наблюдал за всем этим. Я все это время не спал», — вспоминал Бак.

Бак Смит был стерилизован, потому что государство объявило его слабоумным, совершенно неспособным заботиться о себе. Власти Вирджинии опасались, что если бы Баку разрешили размножаться, его потомство унаследовало бы гены бедности и низкого интеллекта. Бедность, или «пауперизм», как ее тогда называли, многие уважаемые врачи и университеты считали генетическим дефектом, передаваемым из поколения в поколение. Бака Смита едва ли можно было назвать слабоумным, и он сам об этом красноречиво рассказывал. «Я проработал одиннадцать лет на одной и той же работе», — говорил он. — «И не пропустил больше трех дней. Во мне нет ничего плохого, кроме недостатка образования».

«Я никогда не пойму, почему они стерилизовали меня», — смущенно сказал Бак Смит местному репортеру. «Я никогда этого не пойму. Они [врачи больницы Линчбурга] подарили мне жизнь, и они же отняли у меня большую ее часть. Без детей жизнь не может быть полной».

Репортер заметил маленькую поздравительную открытку, находившуюся за спиной Бака Смита. Стерилизованный мужчина в конце концов женился и наладил прекрасные отношения со своими пасынками. Открытка была от них и гласила: «Думаю о тебе, папа». Глотая слезы, Бак продемонстрировал открытку: «Они называют меня папой».

Мэри Дональд испытывала не меньшую боль, когда вспоминала мучительные годы после стерилизации, проведенной ей в Линчбурге в возрасте всего лишь одиннадцати лет. Несколько лет спустя она была «отпущена» к своему будущему мужу и прекрасно прожила в браке восемнадцать лет. «Но он любил детей», — вспоминала она. — «Я лежала в постели и плакала, потому что не могла родить ему сына», — говорила она с сильным акцентом горцев, но отчетливо выговаривая слова. «Знаете, мужчины хотят, чтобы их сын носил их фамилию. Он говорил, что это не имеет значения. Но с годами он изменился. Мы развелись, и он женился на другой женщине». При этих словах Мэри не выдержала и заплакала.

Как и многие другие, Мэри не понимала, что происходит. Она вспомнила тот день, когда врачи сказали ей об этом. «Они спросили меня: «Ты знаешь, для чего мы собрались?». Я ответила: «Нет, сэр, я не знаю». «Ну, мы собрались, чтобы выполнить серьезную операцию, полезную для твоего здоровья». Именно так они и говорили. «Ну что ж, — сказала я. — Если это для моего здоровья, то я, пожалуй, соглашусь». Мэри узнала, что ее стерилизовали, только через пять лет после операции.

Иногда жертвами становились мошенники, мелкие воришки или просто безнадзорные, не успевшие сбежать от шерифа мальчишки. Социальные работники округа при поддержке полиции брали детей под стражу, и вскоре мальчиков отправляли в приют для слабоумных. Многие были вынуждены фактически работать как рабы, иногда получая всего лишь четверть зарплаты за полную неделю работы по контракту. Беглецы и непокорные подвергались избиениям и мучительному девяностодневному пребыванию в темной «слепой комнате». Их освобождение, как правило, происходило после согласия семьи на стерилизацию.

Мэри Дональд, «Бак Смит», братья из Браш-Маунтин и многие другие, чьи имена давно забыты, входят в число более чем восьми тысяч виргинцев, стерилизованных в результате принуждения, хитрости и обмана в рамках широкомасштабной программы по сокращению нежелательных социальных, расовых и этнических групп. Но страдания, причиненные этим людям, не были лишь местной историей медицинского насилия. Она не заканчивалась на границе штата Вирджиния. Жертвами стали около шестидесяти тысяч человек, подвергшихся насильственной стерилизации по всей территории Соединенных Штатов, причем почти половина из них — в Калифорнии.

Более того, американская история преследований представляет собой нечто гораздо большее, чем просто затянувшийся медицинский балаган. Эти простые жители Вирджинии, считавшие себя отдельными жертвами, вырванными из своих отдаленных горных домов и городских трущоб, на самом деле были частью грандиозного, длившегося десятилетиями плана социальной и биологической чистки людей и семей, считавшихся неполноценными. Цель состояла в том, чтобы создать новое и более совершенное человечество.

Это был план под названием «евгеника». Он был задуман в начале двадцатого века и реализован самыми богатыми, самыми могущественными и самыми учеными людьми Америки в отношении самых уязвимых и беспомощных. Евгеники стремились методично уничтожить все расовые и этнические группы, а также социальные классы, которые они не любили или которых боялись. Это было не что иное, как узаконенная кампания Америки по выведению высшей расы. И не просто какой-то высшей расы. Евгеники хотели создать чистую нордическую высшую расу, обладающую биологическим превосходством над всеми остальными.

"Война против слабых. Евгеника и американская кампания по созданию расы господ". Глава 1 "Горные изгибы"