Крик сердца: хватит причинять боль детям. Терроризм вакцинации

Осознание гнева

«Я так зол на обман и ложь после смерти моего маленького мальчика. Я чувствую, что нужно что-то предпринять, чтобы такого не случилось с кем-то еще, и для сохранения дорогих воспоминаний о моем прекрасном малыше».

Существует разновидность гнева, возбуждаемая чем-то несправедливым, подлым или недостойным. В психологии существует понимание, что универсальным триггером гнева является чувство опасности, включая угрозы самоуважению и достоинству. Когда мы чувствуем, что с нами обращаются несправедливо или грубо, оскорбляют или унижают, внутри нас возникает естественная и часто глубоко скрытая реакция. Поэтому, мягко говоря, объяснимо, что мы испытываем гнев по отношению к врачам, медсестрам и всей системе здравоохранения. Понятна даже наша злость на самих себя за то, что мы не знали правду о вакцинах и пассивно отдали себя в руки врачей.

В мире вакцинации процветают жестокость, насилие и произвол, но агрессия происходит не на улицах или на поле боя, это психологическая война, сконцентрированная вокруг людей в белых халатах, и наше невежество используется самым худшим образом. Агрессивные действия в современном мире не осуществляются открыто, мы больше не используем в качестве основного метода нападения захват территории с помощью войск. Теперь мы завоевываем «сердца и умы» людей, что довольно просто реализовать с помощью обмана и иллюзий, сбивающих с толку.

Проблема гораздо серьезнее, она охватывает не только лишь иммунизацию. Это вопрос поддержки системы, которая изначально испорчена в том смысле, что порабощает массы и обслуживает потребности лишь немногих избранных. Наше участие в этом злит нас, когда наши близкие или мы сами страдаем от последствий приверженности системе.

Существует гнев (сильное чувство), источником которого является любовь, и с ним нужно обращаться с осторожностью, потому что он обладает такой мощью, какой нет ни у одной иной силы на земле. Источником духовного огня, выражающегося в виде гнева, является не ненависть, а любовь, не разобщение, а единство.

Когда на нас несправедливо нападают, наши внутренние голоса кричат, что мы тоже люди, тоже существа с чувствами, и что нам больно. И все же не так уж много людей, способных выплеснуть это чувство беззащитности наружу со слезами чувствительного сердца. Гораздо проще, естественнее и, казалось бы, безопаснее выражать свои чувства в таких ситуациях страстным гневом, который после его демонстрации отступает на несколько минут, даже несмотря на злость. Мы должны прислушиваться к собственному гневу и решать, что с ним делать. Истинный смысл его отражается в действиях, которые мы совершаем. Гнев – это эмоция действия, она призывает нас двигаться, делать, противостоять, защищать и даже мстить.

Гнев требует изменения либо нашего внутреннего «я», либо текущей ситуации.

Гнев демонстрирует «сильное» недовольство чем-то. Очень важно, что вызывает это недовольство. Существует гнев, который превыше эгоистичного недисциплинированного эго. Ярость, наблюдаемая в природе, несущая последствия, безжалостна и беспристрастна. Чистый праведный гнев направлен не столько на отдельных людей, это не война личностей. Это чувство справедливости, реакция, направленная на систему ошибок целиком. Когда мы испытываем космическую любовь, именно людское отчуждение вызывает сильные чувства, боль и иногда гнев. Это социальная эмоция, она возникает в основном из-за отношений с другими людьми. По природе мы не должны пребывать в безразличии и одиночестве. Мы должны жить с ощущением любви и заботы. И поэтому вполне естественно, что когда в нашей социальной среде их не хватает, мы испытываем сильные чувства.

Власть, используемая для эксплуатации других, порождает гнев, потому что подобное использование в своих интересах причиняет боль тому, кто ему подвергается.

Современная медицина занимается эксплуатацией, это ясно и просто. Врачи обучены извлекать выгоду из того, что они воспринимают как наше невежество, и чувствуют себя при этом очень комфортно благодаря своему высокомерию. Их долго обучали считать, что любой, кто не является медицинским работником, не может ничего знать о здоровье и медицине, хотя на самом деле именно они невежественнее всех. Они не знают основ здоровья и даже базовых принципов болезней. Например, основная причина проблем со спиной выходит за рамки их понимания. Они скорее заставят нас страдать или отправят к психологу, чем взглянут правде в глаза. Любой человек может зайти в банк в любой точке мира и увидеть причину подавляющего большинства проблем со спиной. В следующий раз, когда вы встанете в очередь, посмотрите, как стоят практически все. Едва ли хоть один человек сегодня стоит на двух ногах. Почти все переносят свой вес на одну сторону и стоят так, перекосив бедра. Природа дала нам две ноги, на которых мы должны стоять, распределяя свой вес равномерно. Когда мы склоняемся в одну сторону, предпочитая одну ногу другой, гравитация становится нашим врагом. Мы создаем проблему от основания позвоночника и до костей черепа, усугубляющуюся с возрастом. Когда мы смещаем свой вес от центра, бедра в конечном итоге перекашиваются, и длина одной ноги становится короче, чем другой. Число врачей, знающих такие вещи, меньше, чем количество осведомленных о «редких» реакциях на прививки. Эмоциональное здоровье – еще одна тема, о которой вы можете говорить с ними как со стеной, потому что врачи – одни из самых неграмотных в этой области людей на планете. Медицинская школа уничтожает ту эмоциональную отзывчивость сердца, которая у них была от природы, потому что в современной медицине мало места для чувств и эмоций. Тем не менее вытеснение и подавление эмоций представляет собой один из самых серьезных факторов, способствующих развитию болезней.

Когда наши дети страдают от высокомерия и невежества системы здравоохранения и людей, которые в ней работают, мы, естественно, ощущаем гнев. Лучшее, что мы можем с ним сделать, – это позволить ему побудить нас к некоему конструктивному противостоянию с его объектом. Праведный гнев – это не то чувство, что обжигает и требует отмщения. Он стимулирует нас действовать в нужном направлении медленно, хладнокровно и рационально, работая над изменением неадекватной и опасной системы. Если мы не настроимся на это и не предпримем «соответствующие» действия, то рискуем оказаться в эмоциональной трясине, скатившись вниз по длинному склону от здоровья к болезни.

Успешный добродетельный поступок – исцеление для души, с его помощью мы можем осуществить своего рода возмездие, ибо даже если уже слишком поздно повернуть время вспять и избежать страданий, как собственных, так и самых близких людей, мы можем вмешаться ради других и помочь им избежать того, чего мы не смогли. Помощь другим позволяет нам исцелиться эмоционально, ибо, в конечном счете, мы все – одна семья.

Провоцирование нашего гнева

ВЫДЕРЖКИ ИЗ СЛУШАНИЙ 10 ДЕКАБРЯ МЕЖДУ ДОКТОРОМ КАРЕН МИДТХУН, ДИРЕКТОРОМ ОТДЕЛА ИССЛЕДОВАНИЙ И ПРОВЕРКИ ВАКЦИН УПРАВЛЕНИЯ ПО САНИТАРНОМУ НАДЗОРУ ЗА КАЧЕСТВОМ ПИЩЕВЫХ ПРОДУКТОВ И МЕДИКАМЕНТОВ, И КОНГРЕССМЕНОМ ДЭНОМ БЕРТОНОМ

«Вакцины и эпидемия аутизма: анализ работы федерального правительства и определение курса на будущее», 10.12.2002 г., комитет Палаты представителей по правительственным реформам, г. Вашингтон, округ Колумбия.

Председатель Дэн Бертон:

– Остались ли еще вакцины, содержащие тиомерсал, в кабинетах врачей в настоящее время, используют ли их до сих пор?

Доктор Карен Мидтхун:

– Я так не думаю. Как я уже упоминала, все вакцины из серии, рекомендуемой для плановой вакцинации, начиная с 2001 года изготавливаются либо без тиомерсала, либо с заметно сниженным его количеством. Но это касается лишь вакцин, которые входят в рекомендуемый график регулярной иммунизации детей. Как я уже упоминала, прививки против гриппа, которые не входят в этот график, но были рекомендованы ACIP, содержат следы тиомерсала. Как производства фирмы Evans, так и Aventis Pasteur. Я уже говорила, что компания Wyeth объявила о своих намерениях не производить вакцину против гриппа со следующего года. Но в двух остальных действительно содержатся следы тиомерсала.

– В них до сих пор содержится тиомерсал?

– Да, они используют многоразовые флаконы, содержащие тиомерсал.

– Почему бы им не перейти на одноразовые?

– Я знаю, что они рассматривают эту возможность.

– Почему бы вам не сказать им об этом?

– Мы считаем эти вакцины, содержащие тиомерсал в качестве консерванта, безопасными и эффективными. Мы считаем, что вакцины важны.

– Вы слышали какие-либо из свидетельств ученых и врачей, которые давали показания ранее?

– Да, слышала.

– Вы ознакомились с исследованием из Канады, которое показало, какой вред наносится, когда очень малое количество ртути вводится в непосредственной близости от клеток мозга?

– Я думаю, что трудно экстраполировать эти данные на то, что на самом деле происходит в клинической ситуации.

– Ну, Вы знаете, доктор, ни одно исследование из проведенных вами не доказывает окончательно, что тиомерсал не вызывает аутизма. Этого никогда не утверждалось. Можете ли Вы сказать мне прямо сейчас, однозначно, без каких-либо сомнений, что ртуть в вакцинах не вызывает аутизма?

– Я думаю, нужно сказать, что Институт здравоохранения пришел к выводу, что совокупность доказательств не позволяет нам ни принять, ни отвергнуть эту связь.

– Нет, я хочу, чтобы Вы сказали мне «да» или «нет». Можете ли Вы ответить прямо сейчас, честно и откровенно? Можете ли Вы утверждать без каких-либо сомнений, что ртуть в вакцинах не вызывает неврологических проблем или аутизма?

– Мы не можем ни признать, ни отвергнуть причинно-следственную связь.

– То есть Вы хотите сказать, что не можете мне ответить. Вы не можете утверждать категорично, не так ли?

– Мы не знаем, так это или нет, но…

– Так почему же вы разрешаете это, если не уверены, хотя в курсе, что распространяется эпидемия аутизма? Если возникла эпидемия, почему вы разрешаете оставлять ртуть там, несмотря на то, что не уверены? Потому что каждое исследование из тех, что я видел, прямо говорит, что вы не уверены. Вы сами утверждаете, что не можете ответить ни «да», ни «нет».

– Я думаю, что необходимо учитывать пользу, которую приносят прививки, и вакцины против гриппа полезны, а наличие их достаточного запаса очень важно.

– Хорошо, тогда позвольте мне продолжить. Флаконы на одну дозу… Нужен ли для них тиомерсал?

– Нет, не нужен, но…

– Что ж, тогда почему у нас нет одноразовых флаконов?

– Существует много производственных проблем, связанных с переходом. Требуются гораздо более мощные линии. Нужно внедрить и многое другое. Поэтому, хотя это и можно сделать, и Evans, и Aventis Pasteur начали этим заниматься, реализовать это в полной мере в настоящее время невозможно.

– Хорошо, позвольте мне спросить Вас вот о чем. Могли ли фармацевтические компании, производящие эти вакцины, создавать одноразовые флаконы в прошлом и создавали ли?

– Да, они могли, потому что именно так Evans и Aventis Pasteur и делают прямо сейчас.

– А как насчет всех остальных фармацевтических компаний? Есть ли у них достаточные возможности для производства одноразовых флаконов?

– Вы знаете, я не могу говорить об этом с полной уверенностью. Я не знаю. Но я уверена, что у Aventis Pasteur и Evans есть возможности, потому что они делают это.

– Хорошо, тогда почему FDA не сделает это на всякий случай, зная, что у нас один из 250, а в некоторых случаях из 150 детей становится аутистом, и растет количество доказательств того, что это вызывают тиомерсал и ртуть. Почему бы вам не пойти по пути осторожности вместо того, чтобы придумывать дополнительные исследования и  говорить: «Ну, мы не уверены, мы не можем сказать ни «да», ни «нет». Почему бы не перейти к одноразовым флаконам?

– Потому что мы считаем, что многоразовые флаконы по-прежнему безопасны и эффективны, и что они позволяют иметь в наличии достаточное количество вакцины против гриппа, которая решает очень важные задачи общественного здравоохранения.

– Хорошо, позвольте мне закончить, сказав следующее. Вы знаете, я студент. Я учусь в библейской семинарии Цинциннати. И я не люблю часто цитировать Библию, но «нет никого более слепого, чем те, кто не видит». Вы просто повторяете снова и снова, что наличие ртути в вакцинах не несет никакой реальной опасности. Было написано более 1500 статей, в которых утверждается, что проблема существует. К нам приезжают ученые со всего мира. Вы видели демонстрацию канадского исследования, доказывающего, что и ничтожное количество ртути воздействует на клетки мозга. И все же вы продолжаете говорить: «Ну, мы не думаем, что очень небольшое количество ртути… Но вы не уверены, потому что нет ни одного исследования из опубликованных вами, из тех, которые я видел, ни одного, которое бы категорически утверждало, что ртуть в вакцинах не вызывает неврологических проблем». Вы не можете утверждать этого сегодня. Вы все время уклоняетесь от ответа на этот вопрос. Вы просто продолжаете приходить сюда и оправдываться, и я не понимаю, почему. Почему бы просто не убрать ее оттуда?

Статья «Тяжелая реакция на вакцину меняет жизнь. Что не так с Портером» под авторством Сары Бриджес появилась в воскресном номере «Вашингтон пост» от 3 августа 2003 года. Приведена в сокращении.

Это урок, которого вы не получите в книгах по воспитанию детей: иногда плохие вещи случаются из-за того, что вы делаете для своего ребенка, казалось бы, правильные вещи.

Пронзительный крик Портера разбудил нас в полночь. Когда я побежала в детскую и подняла его, постель была мокрой, а голова свесилась набок. Мой муж схватил телефон и набрал номер педиатра. «Быстрее», – крикнула я, хотя Брайан делал это так быстро, как только мог. Он потянулся к Портеру, а затем протянул мне телефон. «Это скорая помощь», – сказал он. «В чем проблема?» – спокойно спросил голос на другом конце провода. «У нашего ребенка жар, и он вялый. Днем он был в порядке, – сказала я. – Сегодня на приеме доктор сказал, что он совершенно здоров».

– Ему сделали прививки?

– Да.

– Наверное, это из-за них. Лихорадка часто возникает после АКДС.

– Но он не просыпается.

Ее голос изменился:

– Езжайте в отделение неотложной помощи, я скажу им, что вы уже в пути.

Брайан вытащил 2-летнюю сестру Портера, Тайлер, из кровати и посадил ее, все еще спящую, в автомобильное сиденье. Автострада была пуста, когда мы мчались в больницу, окна машины были открыты, впуская свежий воздух. Портер лежал у меня на коленях с закрытыми глазами, а мои ноги чувствовали жар его тела. Мы проехали мимо бара с табличкой «Лучшее время в твоей жизни».

Медсестра встретила нас у входа в отделение неотложной помощи и отнесла Портера в смотровую. Через несколько минут после прибытия у него начался 90-минутный большой эпилептический припадок. Беспомощно наблюдая за тем, как врач вставляет дыхательную трубку в горло моего сына, я прижалась к стене. Портер, которому было всего 4 месяца, изгибался на столе, пока медсестры делали ему уколы с диазепамом.

Через минуту доктор повернулся ко мне и сказал: «Не волнуйтесь, мы остановим это. Я в этом уверен. Просто нам может понадобиться успокоить его до такой степени, что он перестанет дышать». В это мгновение, после этой единственной фразы, все, что я считала само собой разумеющимся, исчезло.

Сначала врачи думали, что с Портером все будет в порядке. Они сказали, что это была реакция на прививку – редкий побочный эффект коклюшной вакцины, которая может вызвать судороги у одних детей и черепно-мозговую травму у других, но повреждение мозга настолько редко, что не стоит и думать об этом. Конечно, после этого я уже не могла думать ни о чем, кроме наихудшего сценария. Когда Портер проснулся целым и невредимым, он выглядел бодро, но что будет дальше, мы могли только гадать. На следующий день после приступа педиатр спросил: «Он все еще ведет себя так же, как и до реакции?». Мне ничего не приходило в голову, когда я изо всех сил пыталась вспомнить, как именно вел себя мой 4-месячный ребенок.

После 72 часов, проведенных в больнице, Портер снова улыбался, и к концу дня его отпустили домой. С ним все было в порядке, и я рассказывала всем, кто спрашивал, что нам повезло. А через две недели он перестал дышать.

Я была дома одна, собиралась на работу и сушила волосы, а Портер лежал рядом со мной на одеяле. Когда я улыбнулась, взглянув на него сверху вниз, то заметила, что глаза его застыли, а губы посинели. Я вскрикнула и прижалась щекой к его рту, чтобы проверить, дышит ли он. И ничего не почувствовала. Я схватила телефон и набрала 911, постукивая ногой от нетерпения.

– Скорая помощь, чем я могу вам помочь?

– Мой ребенок перестал дышать.

– Расскажи мне, как он выглядит.

Я закричала:

– У него синее лицо!

Я сжимала Портера в объятиях. Она сказала громко: «Вам нужно перестать кричать, чтобы я могла помочь». Я заставила себя сконцентрироваться, пока она обучала меня искусственному дыханию, я делала массаж сердца пальцами, пока не услышала, как снаружи подъехал грузовик спасателей. Мы жили в квартале от станции пожаротушения, так что пожарные пришли первыми, топая вверх по лестнице в синих комбинезонах и ботинках. Ящик, похожий на коробку для снастей, ударился о стену рядом со мной, они обошли Портера, а затем отодвинули меня в сторону. Какой-то мужчина опустился на колени и подменил меня. Он делал массаж, пока Портер не задышал – один быстрый короткий вздох.

Мы забрались в машину скорой помощи, и фельдшер положил на носилки рядом с Портером медведя, сказав: «Женщины из церкви сделали его». Я смотрела, как цифры на приборе для измерения уровня кислорода в крови меняются каждые несколько секунд, задерживая дыхание и не отрывая взгляда от монитора.

Однажды в больнице мы узнали, что первоначальный приступ был не случайностью, а первым признаком трудно поддающейся лечению эпилепсии. На этот раз Портер перестал дышать, как это иногда случается при серьезном припадке. Когда они подсоединили его к монитору дыхания, который мы позже заберем домой, врач отвел меня в сторону. Я сразу узнала его – он лечил Портера во время первой госпитализации.

«Я доложил в CDC о реакции Портера на прививку от коклюша. Вы знаете о национальном законе о причинении вреда при вакцинации?» – спросил он. Я покачала головой. «Это программа, разработанная Конгрессом для компенсации медицинских расходов на детей, пострадавших от вакцинации. Я думаю, Вы захотите изучить этот вопрос», – с этими словами он дал мне номер телефона и вышел в коридор, чтобы ответить на звонок. Я сунула листок в карман, убеждая себя, что все не так уж плохо. В конце концов, они сказали, что у Портера просто эпилепсия, а я знала, что это можно вылечить.

После второй госпитализации Портер начал принимать фенобарбитал. Меня коробило при мысли о том, что придется давать барбитурат 5-месячному ребенку. В литературе, которую я читала, готовясь к защите докторской диссертации по экспериментальной психологии, указывалось, что это может снизить интеллект ребенка. Невролог Портера развеял эти страхи, сказав: «Недавно в журнале New England Journal of Medicine были опубликованы результаты обширного исследования препарата, согласно которым он может снизить IQ на пять пунктов. Я не думаю, что столь небольшое изменение будет заметно». В тот вечер я смешала толченые таблетки с джемом и скормила их Портеру.

Хотя, насколько я знаю, большинство людей с судорожным расстройством реагируют на лекарства, припадки Портера не ослабевали. К концу второго года его госпитализировали 14 раз, чтобы купировать приступы, некоторые из них продолжались часами. Хотя Портеру все это время не ставили окончательного диагноза, первые появившиеся проблемы с речью и поведением указывали на то, что у него может быть аутизм. Постепенно мы убедились, что это так.

Через месяц после первого приступа мы собрали все медицинские записи и подали в специальный государственный суд, занимающийся делами по причинению ущерба здоровью в связи с вакцинацией. Несмотря на медицинское вмешательство, его припадки трудно поддавались лечению, другие проблемы со здоровьем тоже не исчезали. Результаты специального тестирования подтвердили то, что мы давно подозревали, – Портер был умственно отсталым. Правительство получило наше прошение и немедленно признало его обоснованность – вакцинация привела к необратимому повреждению мозга. В рамках соглашения оно учредило фонд для обеспечения всех медицинских нужд Портера. В подтверждение врачи написали письма, в которых поделились своими мыслями по поводу его будущего: все трое согласились, что он никогда не будет работать или жить самостоятельно.

Сара Бриджес, психолог и писатель из Миннеаполиса.

© 2003 The Washington Post Company.